Рефлексивность террора
Тотальность террористических практик (аксиома: «виновны все») порождает своеобразный эффект отдачи (бумеранга) в системной динамике террористической деятельности: террор порождает контртеррор. Возникновение эффекта отдачи является интерактивным: террор со стороны одного политического субъекта вынуждает противоборствующую сторону также обратиться к тактике террора (по формуле: «Лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас»).
Таким образом, любые действия политического субъекта, которые оцениваются его контрсубъектом как террористические, неизбежно приведут к контртеррору. Соответственно террористическая деятельность противника должна рассматриваться как реакция, инициированная террористическими акциями с другой стороны.
Террористические реакции современности являются, как правило, отдаленным и многократно отраженным историческим эхом террористических практик далекого и недавнего прошлого. Поэтому в стратегической превенции террора существует проблема самоконтроля политической деятельности, долгосрочного расчета функции отклика в политическом пространстве легитимно предпринимаемых террористических действий.
Эффект бумеранга позволяет политическому субъекту использовать террор контрсубъекта как внешнее средство решения внутриполитических задач. В структуре политического субъекта присутствует внутренний контрсубъект, который с сочувствием и пониманием относится к внешнему террору.
Поскольку внешний террор неизбежно используется как инструмент разрешения внутриполитических противоречий, то его превенция достигается эффективным самоконтролем правящего класса. В противном случае внешняя террористическая активность оказывается предвестником ротации элит в составе политического субъекта.
Синергетика террора
Политическая победа контрэлиты достигается эскалацией чувства объективно неопределенной, диффузной угрозы, ведущей к дезадаптации и дезорганизации правящей элиты. Характер используемых при этом средств определяется их информационной эффективностью. Поэтому возможны и такие виды террора, как моральный террор, телефонный террор, информационный террор, судебный террор и т.п.
Субъект террора обычно стремится демонстрировать большую организованность, информированность, морально-психологическую устойчивость, претендуя на жизнеспособную альтернативу господствующему порядку. Таким образом, терроризм притязает на смену порядков, добиваясь неэнтропийных целей энтропийными средствами.
Любое общество представляет собой композицию различных социальных порядков. И террористические проявления сигнализируют о возможных напряжениях и подвижках в архитектонике такого организма, обусловленных неравномерностью развития его отдельных составляющих. Эти напряжения и подвижки могут проявляться по-разному, а террористическая форма их проявления свидетельствует о ситуации коммуникативного разрыва в иерархии порядков, а также об отсутствии обмена взаимно значимой информацией: передаваемые сообщения интерпретируются как содержащие информационный шум.
Таким образом, террористические проявления являются симптомом возможного в будущем разлома порядков, распада их композиции или деструкции одного из них.
Катастрофа, то есть порядковое снижение уровня организации, опосредуется негативной психоэмоциональной динамикой, деморализацией, сужающей базис протекания рефлексивных процессов высокого уровня, обеспечивающих целостность существующего порядка. Установка на распад некоторого социального порядка и позволяет субъектам террора видеть его смысл в разрушении, хаосе, всеобщем уравнивании в смерти. Главным эффектом террора считается достижение ужаса, переживание неотвратимости надвигающейся катастрофы.
Архетип Ужаса
Террор порождает состояние ужаса, состояние утраты любых основ бытия. Разрушение этих основ, растворение порядка в хаосе открывает бездну, в которой не существует какой-либо точки опоры.
Потеря основания является одновременно и потерей самого себя: когда прекращается отождествление с таким основанием, пропадает и идентичность, чувство принадлежности к той или иной группе, включенности в нее. Кризис идентичности, стремление самоутвердиться путем вхождения в группу, в которой можно проверить подлинность собственного «Я», – характерные примеры мотивационных установок террористов.
Кризис идентичности обычно разрешается в возрасте поздней юности. Отсюда преимущественно юношеский и молодежный состав террористических организаций. С возрастом готовность совершать террористический акт существенно снижается.
Таким образом, террористы рекрутируются из людей, ищущих опору в жизни и находящихся в состоянии повседневного, бытового ужаса. Причем «ужас может проснуться в безобиднейших ситуациях» (Мартин Хайдеггер). Узнавая себя по отсутствию идентичности, подобные лица ассоциируются с аналогичными индивидами, а затем в качестве коллективных субъектов Хаоса, Безосновности и Бездны отождествляют в терактах с собой других людей, ввергая их в состояние ужаса. Превращая этих последних в своих, террористы выступают их освободителями, а следовательно – освободителями себя.
Сказочные герои-избавители, разрушая существующий порядок, лишают людей привычных оснований бытия. В результате открывается доселе скрытая многоуровневая организация порядка (порядка порядков) и обнажаются прежде недоступные основания бытия. Поэтому такие герои-избавители оказываются одновременно героями-основателями, делающими доступными все более и более глубинные ярусы миропорядка.
Поэтому «когда ужас улегся, обыденная речь обычно говорит: «Что, собственно, было? – Ничего» (Мартин Хайдеггер). Отсюда квалификация некоторого факта как факта террора является субъективно относительной и определяется социокультурным архетипом восприятия Ужаса.
Terror and Horror
Terror (лат.) – это страх, ужас, устрашающее обстоятельство. Horror (лат.) имеет несколько значений: 1) оцепенение, окоченение; 2) потрясение; 3) грубость, неотесанность; 4) вздымание, вставание дыбом; 5) содрогание, дрожь, трепет, озноб; 6) пронзительность; 7) страх, ужас, благоговейный трепет. В английском языке слово «horror» имеет значения: 1) ужас, 2) отвращение, 3) разг. что-либо нелепое, смешное. Использование «horror» в английском языке предусматривает его употребление в качестве определения: a horror film – фильм ужасов.
Следовательно, латинское horror в одном из своих значений является наиболее близким по смыслу латинскому же terror. Если сравнить глаголы «terreo» и «horreo», то terreo означает пугать, устрашать, а horreo – приходить в ужас, бояться, страшиться. Terror – это устрашение жертвы, а horror – ее впадение в состояние ужаса. Horror – ответная реакция на акт террора, в результате осуществления которого волосы встают дыбом, наступают «оцепенение» и «окоченение».
Terror и horror сродни акту и потенции. Horror – состояние ужаса в ожидании возможного террора, который вовсе не обязательно должен произойти. «Эмоциональная насыщенность хоррора, – замечает Михаил Эпштейн, – может стремиться к бесконечности, даже когда актуальность террора приближается к нулю».
Нагнетаемое в фильмах ужасов ожидание возможного horror порой обозначают термином suspense (от лат. suspendere – подвешивать). Изначально suspense – это некое подвешенное состояние, предвосхищение и напряженное ожидание страшного события, момент наступления которого все оттягивается и оттягивается. Именно само ожидание такого события и рождает страх.
Horror – не только ужас, но и что-либо нелепое, смешное. Однообразное нагнетание ужасов превращает их в trash (англ. «хлам», «мусор», «халтура»). Так как не каждый террор способен вызвать horror, можно говорить о существовании «трэш-террора», то есть террора, не рождающего чувства ужаса. К трэш-террору можно отнести, например, многие ложные телефонные сообщения учащихся о якобы заложенных в образовательных учреждениях взрывных устройствах. Практика свидетельствует, что частые сообщения подобного рода вызывают у учащихся лишь чувство возбуждающего и жизнерадостного «трэш-страха».